Акселерандо - Страница 25

Джанни стучит по лысеющему виску костяшками пальцев, сморщенными, как орехи. «Большинство людей проводят опущенный им краткий срок здесь, в своих головах. Они не понимают, как ты живешь. Они похожи на средневековых крестьян, которые смотрят на трубадура и дивятся. Эта система управления плановой экономикой, которую ты изобрел, она восхитительна и элегантна. Наследники Ленина трепетали бы в благоговении. Но ее нельзя назвать экономикой нового века. Она — не человеческая».

Манфред чешет в затылке. «По мне, так в экономике дефицита нет ничего человеческого» — говорит он. «Но дело в том, что через пару десятилетий человек как таковой в любом случае устареет как экономическая единица. Все, что я хочу — это сделать так, чтобы каждый перед тем, как это случится, стал богаче своих самых смелых фантазий». Пауза, чтобы отпить кофе и подумать. И, раз уж время для честных признаний: «Ну, и отплатить по требованиям развода».

«Та-а-ак? Ну, мой друг, пойдем, я покажу тебе свою библиотеку» — говорит Джанни. «Нам сюда».

Джанни шагает прочь из светлицы с ее хищными кожаными диванами к винтовой лестнице из литого чугуна, которая пригвождает к крыше что-то вроде верхнего этажа, и идет вверх. «Человеческие существа не рациональны» — говорит он через плечо. «Вот в чем была главная ошибка экономистов Чикагской Школы, ошибка неолибералов перед всеми людьми, и ошибка моих предшественников тоже. Если бы поведение людей подчинялось логике, не было бы азартных игр, верно? В конечном счете в выигрыше всегда остается дом». Лестница вонзается в еще одну выбеленную, полную воздуха комнату с деревянным верстаком у одной из стен. На нем — трехмерный принтер в окружении кучи серверов, спутавшихся друг с другом кабелями. Сервера древние, как грех, принтер — только что из отдела разработки, новенький и дорогущий до жути. А стена напротив верстака от пола до потолка занята книжными полками, и Манфред присвистывает при виде этого изобилия древних средств хранения низкой вместительности. Много килограммов в одном гигабайте, а не наоборот.

«Что он делает?» — cпрашивает Манфред, показывая на принтер. Тот что-то гудит себе под нос и медленно спекает из порошка нечто, похожее на жесткий диск на пружинном заводе, приснившийся викторианскому часовщику в лихорадочном сне.

«А, это одна из игрушек Джонни — микромеханический цифровой фонограф-проигрыватель» — снисходительно говорит Джанни. «Он раньше разрабатывал процессоры Беббиджа для стелс-компьютеров в Пентагоне (ты знаешь, никакого перехвата ван Эйка…) Смотри». Он осторожно вытягивает из устаревшего хранилища данных документ в тканевой обложке, и показывает корешок Манфреду. «Теория игр, Джон фон Нейманн. Подписано автором, первое издание».

Айнеко подает голос и запускает Манфреду прямо в левый глаз кучу смущающе-розовых конечных автоматов. Твердая обложка под пальцами ощущается пыльной и сухой, и Манфред вспоминает, что переворачивать страницы надо осторожно. «Эта копия — из личной библиотеки Олега Кордиовского. Счастливчик этот Олег. Он купил ее в 1952-м во время поездки в Нью-Йорк, и МВД позволило ему ее оставить».

«Он, должно быть…» — Манфред запинается. Еще чуть-чуть справочной информации, еще немного строк истории. «Ого, по Госплану?»

«Верно». Джанни тонко улыбается. «Еще за два года до того, как центральный комитет объявил компьютеры извращением, буржуазной псевдонаукой, цель которой — обесчеловечить пролетариат — даже тогда они уже осознавали силу роботов. Позор им, что не предвосхитили компилятор или Сеть».

«Я не понимаю, почему это так важно. Никто же тогда не мог предугадать, что главное препятствие в устранении рыночного капитализма будет преодолено через полвека, разве нет?»

«Конечно же, нет. Но с 1980-х действительно стало — в принципе — возможно решить проблему распределения ресурсов алгоритмически, с помощью компьютера, не нуждаясь при этом в рынке. Так вот, рынок — это растрата. Он потворствует конкуренции, а при ней большая часть продукции отправляется на свалку. Почему он еще существует?»

Манфред пожимает плечами. «Вот ты и скажи. Консерватизм?»

Джанни закрывает книгу и ставит обратно на полку. «Мой друг, рынок предоставляет своим участникам иллюзию свободной воли. Ты не замечал, насколько человеческие существа не любят, когда их принуждают что-либо делать, даже если это — в их лучших интересах? А командная экономика, конечно, должна быть силовой — она, в конце концов, командует».

«Но моя система — нет! Она рассчитывает, куда идет снабжение, а не командует, кому что производить, и сколько!»

Джанни качает головой. «Обратный вывод, или прямой вывод — неважно, все равно это — экспертная система. В твоих компаниях нет людей, и это хорошо, но тогда они и не должны управлять деятельностью человеческих существ. Если они это делают, ты просто порабощаешь людей абстрактной машиной, как диктаторы и делали во все времена».

Глаза Манфреда сканируют книжную полку. «Но рынок сам по себе — это абстрактная машина! И паршивая, надо заметить. Я от нее почти освободился, да, но как долго еще она будет угнетать людей?»

«Возможно, меньше, чем ты боишься». Джанни садится рядом с принтером, который принялся выдавливать из себя что-то, похожее на мельницу логического процессора аналитической части. «Предельная стоимость денег понемногу сокращается, ведь чем больше ты имеешь, тем менее это все ценно для тебя. Мы на пороге продолжительного экономического подъема, со среднегодовым приростом более двадцати процентов, если предсказательные метрики Совета Европы еще хоть на что-то годны. Последние обессилевшие остатки индустриальной экономики окончательно увяли, а двигатель экономического роста той эпохи, высокотехнологический сектор, сейчас — повсюду. Мы можем позволить себе немного утиля, мой друг, если надо заплатить эту цену за то, чтобы люди оставались счастливыми вплоть до тех самых пор, когда предельная стоимость самих денег исчахнет до конца».