Акселерандо - Страница 107

107

«Нам некуда — что?» Амбер глядит на него, прищурившись. «Знаешь, ты меня крепко удивил».

«Знаю».

Пьер действительно знает, ведь в своем сообществе мысли он носит маленького гомункула, модель Амбер, и она гораздо точнее и детальнее, чем любая модель любовника, которую человек мог построить в себе до эпохи выгрузок. И Амбер тоже носит маленькую куколку Пьера, спрятав ее в устрашающих плетениях своего разума — много лет назад они обменялись ими, чтобы лучше понимать друг друга. Но теперь она просыпается в его голове не слишком часто — не так уж и хорошо быть способным моментально предугадывать все действия любовника.

«Но я знаю и что ты, конечно, собираешься устремиться вперед и схватить быка за… э-э-э. Нет, неверная аналогия… Мы ведь о твоей матери говорим?»

«О моей матери, — задумчиво кивает Амбер. — А где Донна?»

«Не видел…»

Откуда-то сзади доносится гортанный рев, и вперед проносится Борис. В его пасти виднеется рассерженный Болекс, колотящий морду динозавра ножками от штатива. «Опять прячемся по углам?» — спрашивает Амбер брезгливо.

«Я просто видеокамера!» — протестует расстроенная камера, поднимаясь с пола. «Я…»

Пьер, наклонившись, смотрит прямо в объектив-рыбий глаз. «Послушай, черт дери, в этот раз будь так добра стать человеком. Merde!»

Вместо камеры появляется очень раздраженная блондинка в костюме для сафари, увешанная лишь чуть-чуть меньшим количеством объективов, экспонометров, микрофонов и прочих журналистских принадлежностей, чем вышка CNN. «Иди ты в жопу!»

«Я не люблю, когда за мной подглядывают» — жестко говорит Амбер. «В особенности те, кто не был приглашен на эту встречу. Ясно?»

«Я веду бортовой журнал». Донна смотрит в сторону и упорно не желает ничего признавать. «И ты говорила, что я должна…»

«Действительно. В таком случае…» Амбер в смущении. Но смущать Королеву в ее приемном зале — плохая идея. «Ты слышала, о чем мы говорим. Что ты знаешь о состоянии сознания моей матери?»

«Совершенно ничего» — твердо отвечает Донна. Она определенно задета, и не собирается делать ничего, чтобы сгладить неловкость — разве только самое необходимое. «Я встречалась с ней только один раз. Знаешь, ты похожа на нее, когда злишься».

«Я…» На это Амбер не находится, что ответить.

«Хочешь, запишу на лицевую пластику?» — говорит кошка. В пол голоса: «Ничто другое и не поможет…»

В обычные времена даже намекнуть Амбер на то, что она похожа на свою мать — означает вызвать такое сотрясение виртуальной реальности, что и мостик Выездного Цирка не обойдет. А уж если Амбер пропустила и дерзость кошки, она действительно встревожена этим иском так, что дальше некуда. «Слушайте, а что это вообще за иск такой?» — спрашивает Донна, шумная как всегда и раздражающая вдвое больше. «Что-то я его пока не видела».

«Он ужасен» — с порывом в голосе говорит Амбер.

«Это настоящее зло» — эхом отзывается Пьер.

«Надо сказать, что он замечателен, хотя и порочен» — вслух размышляет Садек.

«Но он от этого не делается менее ужасным!»

«Конечно, но что это такое?» — спрашивает Донна-Всевидящий Глаз, архивист и несостоявшаяся видеокамера.

«Это требование об урегулировании». Амбер делает глубокий вдох. «Черт возьми, да можно уже рассказать всем, зачем продолжать делать из этого тайну?». Она вздыхает. «Похоже, что после того, как мы отправились в путь, мое альтер-эго — то есть мое оригинальное воплощение — вышла замуж. За Садека, собственно». Она кивает в сторону иранского теолога, который этим всем поражен ничуть не меньше, чем она сама, когда впервые услышала эту часть истории. «И у них появился ребенок. Потом Империя Кольца обанкротилась. Ребенок требует с меня алименты, выплата которых просрочена почти на двадцать лет, на основании того, что неупокоенные солидарно ответственны за долги, накопленные их оригинальными воплощениями. Это прецедент, созданный для предотвращения использования временного самоубийства как способа избежать банкротства. Более того, срок действия права удержания имущества отсчитывается по субъективному времени, и его началом считается момент в системе отсчета Империи кольца спустя девятнадцать месяцев после нашего отлета. Для моей второй половины, если бы она выжила, он бы уже истек, но мы были в релятивистском полете, и я все еще являюсь обязанной по выплатам из-за сокращения времени. Это — второй прецедент, созданный, чтобы не позволять людям использовать парадокс близнецов, чтобы избегать ответственности. И по долгу накопились неимоверные проценты, поскольку я отсутствовала двадцать восемь лет физического времени.

Этому человеку, моему сыну, которого я никогда не встречала, я теоретически задолжала весь Выездной Цирк, причем несколько раз. И все мои счета ликвидированы — у меня даже не осталось денег, чтобы мы могли выгрузиться в биологические тела. Так что, парни, если у кого-нибудь из вас не припрятано нычки, которая пережила случившийся после отлета обвал рынка, у нас у всех серьезные неприятности».

* * *

Каменный пол огромной галереи музея украсил восьмиметровый обеденный стол красного дерева, расположившийся под висящими под потолком скелетом гигантского аргентинозавра и древней, больше чем столетней космической капсулой Меркьюри. На противоположных концах накрыты два сервиза, и свет зажженных свечей мерцает на столовом серебре и изысканном фарфоре. В тени грудной клетки трицератопса в кресле с высокой спинкой сидит Сирхан. Напротив него расположилась Памела, одетая к обеду по моде времен ее молодости. Жестом, адресованным ему, она поднимает бокал вина. «Почему бы и тебе не рассказать о своем детстве?» — спрашивает Памела. Высоко над ними сквозь стеклянную крышу мерцают кольца Сатурна, как полоса светящейся краски, которой плеснули на полночные небеса.

107